Керн Йохан (Рассказ)
Конфетка совратителя
(Вокруг и около ошибки, изменившей представление прошлого века о времени)
Эйнштейну было уже под 60. Возраст, в котором многие уже подводят итоги: «Жизнь прошла мимо». Про себя, конечно, он не мог этого сказать. В известном смысле ему очень даже повезло. Прожил в основном беззаботную жизнь. Было, конечно, всякое. Теперь вот даже, возможно, придётся стать изгнанником. Но забот о средствах для существования у него практически никогда не было. И, наверное, и в изгнании не будет. А всё благодаря тому странному посетителю в конце так далёкого теперь 1905-го года. Он тогда получил письмо от одного читателя, прочитавшего его теорию относительности. Он хорошо отозвался о части статьи, посвящённой электродинамике, про выводы же, касающиеся изменению времени от скорости, приписал: «Вы, наверное, уже заметили, что сделали свои выводы, находясь в деформированной системе координат? Поэтому у Вас и такие невероятные результаты получились. Не отчаивайтесь, не ошибается тот, кто ничего не делает». Эйнштейн не мог понять, издевается он над ним или сочувствует. В этот момент позвонили и в гостиной появился среднего роста человек, представившийся Зильберштейном.
– Рад с Вами познакомиться, г-н Эйнштейн! Вы, кажется, меня не ожидали? Я написал Вам около месяца тому назад и просил предложить другое время для посещения, если предложенное мной время Вас не устраивает. Вы мне не ответили – и вот я здесь, в назначенное мной самим время.
– Проходите, г-н Зильберштейн, садитесь. Чем могу Вам служить?
– Я принадлежу к обществу поощрения науки. Мы ищем и поддерживаем молодые таланты. Я могу Вас поздравить: Вы попали в наше поле зрения.
– Это означает?..
– Это означает, что у Вас всегда будет свой кусок хлеба и, естественно, крыша над головой.
– Если Вы так щедры, то к куску хлеба на помешала бы ещё и жаренная курочка, г-н Зильберштейн, – попытался пошутить Эйнштейн.
– Кусок хлеба надо понимать, конечно, в переносном смысле. Я думаю, Вам хватит не только на курочку, но и на глоток вина или чашку кофе, в зависимости от Ваших склонностей, – также перешёл на более весёлый тон посетитель.
– О какой статье идёт речь?
– Нам нравятся все Ваши статьи. Но особенно понравилась статья «К электродинамике движущихся сред», в которой Вы нашли зависимость течения времени от скорости движения тела.
Эйнштейн не сразу нашёл, что ответить. Издевается посетитель над ним, или он ещё не знает о позорно допущенной им ошибке? Но не будет же он за месяц назначать встречу, чтобы говорить с ним о его промахе, достойном студента первого семестра? Наверное, не знает.
– Чем она Вам понравилась? – сказал он, чтобы оттянуть время.
– Способом выражать свои мысли. Вы излагаете свои мысли так убедительно, что Вам невозможно не поверить.
«Ах ты, господи, опять можно подумать, что он издевается надо мной. Эту мою ошибку будут теперь обыгрывать своими замечаниями все мои собеседники. По крайней мере, мне будет так казаться» – промелькнуло в мозгу Эйнштейна.
– И как же вы поддерживаете молодые таланты?
– Ну, о куске хлеба я уже сказал. Прежде всего, мы помогаем распространять их идеи, способствуем росту их популярности. Мы создаём им рекламу во всех доступных нам средствах массовой информации.
– Какие же средства массовой информации вам доступны?
– Все!
– Наука – это поиск дороги в темноте. В этой ситуации невозможно не ошибаться. Представьте, Ваш подопечный сделал ошибку. Вы и об этом известите во всех доступных Вам средствах информации?
– Люди, которых мы избираем, не делают ошибок. Мы остаёмся верны им всю их жизнь, и они остаются нам верны.
– Вы начинаете говорить загадками. Любой честный исследователь служит истине и верен прежде всего истине. Но каждый исследователь вынужден толковать известные нам экспериментальные факты. Именно в этом толковании заложена наибольшая возможность сделать ошибку. Птолемей истолковал известный всем факт – движение Солнца по небу – как движение Солнца вокруг Земли. Этому толкованию люди верили полторы тысячи лет. Копернику пришлось собрать множество фактов, чтобы обосновать иное. Но и его утверждение было во многом ошибочным и неточным, что привело к тому, что учение Коперника по настоящему признали только после работ Кеплера и Ньютона. Но даже и Ньютон, при всей его гениальности, не смог бы дать правильное объяснение, если бы не опирался на работы Галилея. Чтобы во времена Коперника найти абсолютно правильное описание мироздания или хотя бы только солнечной стстемы, надо было бы быть больше чем гением – надо было бы быть богом! Любой исследователь не может не ошибаться в своём толковании действительности ввиду ограниченности наших знаний. Любой новый экспериментальный факт может показать, что наши теоретические представления в чём-то глубоко ошибочны. Но понять это мы сможем только после того, как этот экспериментальный факт станет нам известным. Я уже не говорю про то, что все мы только человеки и увлекшись погоней за кажущимся близким объяснением нового явления, можем забыть применить самые тривиальные давно известные правила, другими словами, сделать ошибку.
Последней фразой Эйнштейн явно оправдывал допущенный им промах в своей статье на тот случай, если его посетитель всё-таки о нём знает или узнает когда-нибудь про него.
– Вот мы и приблизились к существу нашего разговора, – улыбнулся г-н Зильберштейн. – именно Ваши человеческие качества и склонности мы ценим прежде всего в Ваших работах, г-н Эйнштейн.
– О-о! – ошарашенно сказал Эйнштейн. – Я думал, подобное ценится в гувернантке, а не в научном работнике.
– Любой человек может ошибиться в оценке действительности или даже просто оступиться в результате естественной оплошности, – сказал г-н Зильберштейн снисходительно. При этих словах Эйнштейна снова внутренне передёрнуло: «Знает или не знает?» А г-н Зильберштейн спокойно продолжал:
– Это нас мало интересует. Но каждый человек верен своим склонностям, а это отражается на его толковании действительности. Благодаря Вашим склонностям наши интересы пересекаются и мы считаем необходимым поощрять Ваши научные изыскания.
Эйнштейн окончательно лишился дара речи. Он не мог себе представить, что кого-то могут интересовать его человеческие качества, другими словами, наверное, его человеческие слабости – в науке, которой он хотел служить своим разумом.
– В нашем мире ещё очень много необъяснимого, другими словами – таинственного, – продолжал г-н Зильберштейн. – И наверное, так будет всегда. Вы обладаете даром объяснять новое очень таинственным образом, хотя и облекаете это в казалось бы сухие математические формулы. Вы доказали зависимость течения времени от скорости движения тела, – при этих словах Эйнштейну показалось, что он очень странно посмотрел на него. «Знает, не знает?»
– Этот Ваш результат никто не воспринивает как обыденный. Он будит во всех ощущение таинственности, непонимания. Мир станет скучным, когда в нём не останется ничего таинственного. Возьмите Ваше объяснение фотоэффекта. Вы сумели его объяснить с помощью кванта энергии, являющегося одновременно частицей и волной. Это олицетворение знаменитого противоречия в себе. Это верх противоречия, верх таинственности. Человеку, не обладающему Вашим талантом, такое предположение никогда в голову не придёт, он его отбросит ещё на задворках подсознания ввиду кажущейся абсурдности предположения. Вы же объясняете мир и в то же время делаете его ещё более таинственным. Мы ждём появления учёного, который сможет объяснить момент рождения мира. Возможно, это будете Вы. Согласитесь, момент творения должен быть. Это естественно – и в то же время это верх таинственности. Человек, в котором нет таинственности, ожидания таинственного, никогда не сможет проникнуть к тайне творения мира.
– Вы – представитель церкви? – наконец пришёл в себя Эйнштейн.
– Мы – поклонники мудрости, поклонники человечного знания, знания с привкусом таинственности.
– Рад Вам служить, – сказал Эйнштейн. «Не говорить же иное людям, собирающимчся подарить мне дополнительный кусок хлеба, причём, похоже, ничего не требующим взамен» – подумал Эйнштейн. Вслух же он добавил:
– Но я никак не могу гарантировать, что Вы и в моих следующих статьях найдёте налёт таинственности. Сам я ни к какой таинственности результатов не стремился, скорее наоборот, к ясности и прозрачности.
– Мы, наоборот, очень даже уверены, что Вы не измените своему внутреннему существу. Но мы хотели рассказать Вам о наших устремлениях, наших целях и о нашей вере в Вас. Возможно, это будет способствовать достижению нашей обоюдной цели в области познания.
Эйнштейн играет в детектива
Эйнштейн так и не понял, знает ли его таинственный посетитель о том, что никакой теории относительности не существует, а существует только статья с бросающейся в глаза ошибкой. Но с этого дня он регулярно получал чеки на определённую сумму. Часто вместе с чеком приходила вырезка из какой-либо газеты или журнала. Писали о его теории относительности – кажется, на всех языках мира. Он получал приглашения на научные форумы и конгрессы, получил хорошо оплачиваемую должность. Его научный авторитет особенно возрос после создания Нильсом Бором новой теории атома. Она полностью использовала его идею порции света как частицы. Он с интересом прочитал его статью и изумился его предположению о «разрешённых орбитах».
– Разрешённые орбиты, разрешённые орбиты, – задумчиво повторял он про себя, шагая взад-вперёд по комнате, и вдруг остановился как вкопанный посреди комнаты. – Даю голову на отсечение, что и его посетит господин Зильберштейн или кто-либо из его соратников.
Просматривая периодически различные каталоги, он случайно наткнулся на портрет человека, очень похожего на г-на Зильберштейна. На всякий случай он вырезал и сохранил его. Теперь ему пришла в голову идея попросить своего знакомого фотографа, не может ли он сделать ему совместный портрет.
– Было бы гораздо проще, Альберт, если бы ты пришёл вместе со своим знакомым, – сказал фотограф, выслушав его.
– К сожалению, это в данный момент невозможно, – сказал Эйнштейн, – а кроме того, это должно стать сюрпризом, – добавил он с улыбкой заговорщика.
Фотограф сфотографировал его в необходимой позе и на необходимом фоне и вскоре он получил фотографии, на которых он был изображён вместе с двойником г-на Зильберштейна. Одну из этих фотографий он стал использовать как бы вместо закладки в книге и брал с собой, когда ездил на конференции или симпозиумы. Вскоре действительно представился случай. Бор подошёл к нему с одним из знакомых Эйнштейна и тот представил его ему. Несколько позже в одном из перерывов между докладами они вышли в сад и сели поболтать на одну из скамеек. Бор сам спросил его, что за книжку он читает. И тут Эйнштейн, конечно, воспользовался моментом и раскрыл книгу с помощью своей закладки-фотографии. А Бор, увидев фотографию, тотчас забыл про свой вопрос и с некоторым изумлением спросил:
– Как, Вы знакомы с г-ном Хольгерсоном?
Эйнштейн, как бы не понимая, о чём идёт речь, тоже стал смотреть на раскрытую им книгу, как бы желая убедиться, что речь идёт именно о фотографии, «случайно» оказавшейся в книге.
– О-о, мир тесен, и наши люди везде находят друг друга, – сказал с некоторым упоением Эйнштейн. Словечком «наши» он намекнул на то, что их всех троих связывает общее происхождение. – Но стоящий рядом со мной на фотографии человек, о котором Вы кажется говорите, знаком мне под фамилией Зильберштейн.
Эйнштейн уже понял, что его догадка была правильной, но чтобы не дать Бору убедиться в том, что Хольгерсон и г-н Зильберштейн один и тот же человек, он спросил как бы между прочим:
– А кто этот Хольгерсон? Тоже физик?
– Нет, нет. У меня была с ним более или менее случайная беседа около года тому назад, и запомнилось его лицо, – задумчиво сказал, явно стараясь одновременно что-то осмыслить, Бор. И они оба дальше в разговоре больше не затрагивали эту уже сослужившую свою службу фотографию.
Ещё одна теория, меняющая наше представление о вселенной
Вскоре началась война, обошедшая ещё очень молодого Эйнштейна как бы стороной. Он продолжал заниматься своей общей теорией относительности, в которой разрабатывал безэфирную теорию гравитации. В 1915 году, в разгар войны, он её закончил. И в этой его теории время зависело от других физических величин, в данном случае от величины тяготения. Чем больше величина гравитации, тем медленнее текло время в соответствии с его теорией. Был ли в этом элемент таинственности? Он этого не находил. Но вскоре он получил от г-на Зильберштейна открытку, в которой он поздравлял его с созданием новой теории. «Мне кажется, что этим Вы сделали ещё один шаг к достижению нашей общей цели», – писал он. «К объяснению момента рождения мира? – спросил себя Эйнштейн. – Уж не понимает ли г-н Зильберштейн значение моих статей лучше, чем я сам?»
Хотя шла война, многие обычные люди находили возможность заниматься и дальше своим образованием и увлечениями. Эйнштейн получал различные письма со мнением о его новой теории. Один из них писал, что прочитал его статью перед отправлением на фронт. Она его восхитила, писал он, и он берёт её конспект с собой, чтобы на фронте в часы досуга поразмыслить о ней.
Но были письма и критические. «Не знаю, насколько Вы хороший математик, но Вы явно никудышный физик, – писал один его рецензент. – Вы никогда не поясняете свои соображения схемами или рисунками. Они могли бы Вам помочь не делать очевидных логических ошибок. Представьте себе (нарисуйте) огромное шарообразное небесное тело (звезду). На его поверхности очень сильное поле тяготения, но в центре его поле тяготения равно нулю. Теперь поместите мысленно двое часов – одни на поверхности, а другие в центре звезды. По Вашей теории часы на поверхности будут отставать от часов в центре звезды. Если центр звезды находится в современности, то её поверхность будет находиться ещё в далёком прошлом. Или наоборот – поверхность звезды находится в современности, а её центр – уже в далёком будущем. Разве это не абсурд? То же самое получится с двумя телами, одно из которых очень тяжёлое, а другое – очень лёгкое. С Вашей логикой Вам надо идти в теологию. Там Вы станете кардиналом, а может и папой»
Конечно, Эйнштейн мог ему ответить, что нельзя видеть описываемые им процессы так прямолинейно, но, с другой стороны, в его критике явно что-то было. Но похоже, что ему в любом случае волноваться не о чём. Зилберштейну и его обществу его работа явно понравилась, а это значит, что они сумеют внушить общественности, что любая критика необоснованна.
Как и прежде, в дополнение к своему официальному заработку он регулярно получал свои чеки, но получаемые суммы увеличились. Эйнштейн становился маститым учёным, авторитетом в науке. Как никак, автор двух эпохальных теорий, непрестанно стоящих в центре внимания научной общественности. Казалось, что в науке только и существуют, что чёрные дыры да возможность путешествия во времени. Сотни популяризаторов науки во всех странах мира взахлёб описывали теории Эйнштейна и следующие из них умопомрачительные эффекты.
Прорыв к моменту рождения Вселенной
Эйнштейн никогда не анализировал свои уже опубликованные работы. Он был уверен, что даже работы неточные, т.е. с ошибками, могут быть в науке движением вперёд. Он нашёл себе новую тему для исследования – всеобщую теорию поля. В ней он надеялся дать теорию возникновения всех сил природы, найти взаимосвязь между ними. Это была мечта уже не одного поколения учённых. Ещё знаменитый Фарадей, чья слава была почти равна славе Ньютона, искал зависимость между гравитационными и электромагнитными силами. Эйнштейну теперь приходилось учитывать ещё и недавно найденные ядерные силы. Это не обязательно означало усложнение задачи. Возможно, что ядерные силы содержат в себе своего рода намёк на связь между всеми силами природы. Важно найти ключ к этой взаимосвязи. Возможно, что гравитационные силы можно представить ещё каким-либо другим образом. Раньше их представляли следствием взаимодействия с некоей средой, так называемым эфиром. Ему же удалось представить их как следствие искривления пространства вблизи тяжёлых тел. Ни то, ни другое представление не давало намёка на возможную связь между всеми силами природы. Даже связь с электромагнитными силами не удавалось найти. А она должна быть. Это несомненно. Возможно, что какой-либо иной способ представления гравитационных сил будет одновременно способом представления для всех остальных сил. Тогда это представление и будет искомой связью. Больше всего он надеялся в случае удачи исгладить неточности и алогичности своих предыдущих работ.
Более 10-и лет прошли в почти непрерывных поисках найти ключ к решению поставленной им задачи. В это время на научном небосклоне появилась новая звезда первой величины: Эдвин Хабл экспериментально обнаружил странные особенности спектров излучения галактик, которые он истолковал как разбегание, разлетание галактик. Чем дальше от нас находились другие галактики, с тем большей скоростью они удалялись от нашей галактики. Это была очень интересная гипотеза. И подобное было физически вполне возможно.
Представленная космическая картина разлетающихся галактик сама собой наталкивала на мысль, что в какой-то момент времени все галактики объединялись вблизи одного пункта, образуя невероятно огромной величины «чёрную дыру». Однако «чёрная дыра» чрезвычайно стабильна и не может взорваться сама по собе. Поэтому Хабл поначалу не представил в своей статье подобной картины, повидимому, отлично понимая, что для того, чтобы «чёрная дыра» взорвалась, необходимо чудо, вмешательство Всевышнего. Поэтому Эйнштейна очень поразило, когда через пару лет Хабл всё-таки представил в своей очередной статье именно эту фантастическую картину: взрыв «чёрной дыры» и разлетание «родившихся из неё» разлетающихся галактик. Big bang! В соответствии с его, Эйнштейна, теорией, быдо объявлено, что вблизи этой «первоначальной» «чёрной дыры», вследствие бесконечно большого тяготения время остановилось, а пространство ввиду бесконечно большой кривизны свернулось в точку. Образовалась ситуация, которую любой физик назвал бы безвыходной. Время и пространство отсутствуют, нет вообще ничего, а потому ничего и не может случиться. Но мы-то знаем, что что-то случилось.
Так что же могдо произойти, когда ничего произойти не может?
Нечто мистическое, нечто непонятное, нечто сверхестественное. Чудо.
Создатель нынешнего положения в мире, находясь неизвестно где, во всяком случае вне времени и пространства, повернулся на другой бок и при этом совершенно случайно произошёл «большой взрыв»! Не будем уточнять, что это был за взрыв, почему и как он произошёл. Но в результате этого взрыва родилось пространство и время, появилось несметное количество галактик, разлетающихся во все стороны от точки взрыва. Остальное известно.
Момент большого взрыва назвали нулевым, и так как до этого «вообще ничего не было», не только материи, но и времени и пространства, то этот момент стал «моментом рождения Вселенной». А то, что физики не могут объяснить, почему всё-таки произошёл этот «большой взрыв» – ситуация вовсе не прискорбная, а очень даже желательная. Какое же это было бы чудо, если его мог бы кто-то объяснить?!
Времена святой инквизиции и охоты на ведьм ещё не прошли
Продумывая эту ситуацию, Эйнштейн прозрел. Он понял, что «поклонники человечного знания, знания с привкусом таинственности» поддерживают всех, кто обоснованно или необоснованно сделает вывод в нужном им направлении. Некоторые исследователи считают, что красное смещение спектров излучения галактик, обнаруженное Хаблом, можно истолковать совсем иначе. Возможно, Хабл ошибся уже тогда, когда истолковал это смещение как разбегание галактик. Но с точки зрения «поклонников знания с привкусом таинственности» он ошибся недостаточно. До их цели оставался совсем незначительный, но чрезвычайно важный шаг. Но этот шаг с точки зрения каждого физика был бы абсолютно ошибочным. Но Хаблу, очевидно, пришлось его сделать, потому что этот осознанно неправильный шаг позволял не только определить «момент рождения», вернее создания мира, но и позволяет говорить, что мир создан «из ничего». Остаётся сказать – создан богом, но это уже скажут сами богословы.
Конечно, Эйнштейну не имело смысла показать Хаблу фотографию, которую он показал в своё время Бору. Прошло слишком много времени, чтобы он на старой фотографии с первого взгляда узнал сегодняшнего Зильберштейна или Хольгерсона. Да Зильберштейн ведь и не один в их «обществе». Нет, если правильна его догадка, то это очень большая организация. Организация с отличным финансированием и с жёстким подчинением целям «общества». Вопрос, как они добились, что Хабл сделал этот такой нужный им шаг, это вопрос второстепенный. Но то, что Хабла кто-то настойчиво подтолкнул к этой «догадке» – несомненно. Возможно, ему предложили альтернативу: хорошую должность и славу, или наоборот – опорочение как учёного, забвение, лишение работы и психушку. А его открытие будет носить имя другого человека. Человека, который скажет то, что им нужно сказать. Кто из нас настолько силён, что сумеет противостоять этому «обществу»? Кто рискнёт не только своей известностью, но и своим личным благосостоянием и благосостоянием своей семьи? А может – и самой жизнью?
Джордано Бруно предпочёл сгореть на костре, но ему осталась хотя бы посмертная слава. Нынешние инквизиторы действуют хитрей. Тебя не сожгут на костре, но если очень надо, убьют из-за угла, а имя твоё загадят или просто предадут забвению.
Эйнштейн никогда не критиковал чужих статей, зарёкся ещё тогда, в 1905-м. Ему, конечно, даже в голову не пришло выразить своё мнение по поводу этой своеобразной статьи Хабла. Реакция «общества», столько лет шедшего к этой своей чётко определённой цели, была бы быстрой и безжалостной. Он понимал, что это своего рода мафия и свои приговоры они выносят и приводят в исполнение тайно. И, похоже, что они держат в руках огромное количество средств массовой информации, оказывают своё влияние при назначении на ключевые посты в научных учреждениях. Ведь и он, Эйнштейн, тоже получил свои высокооплачиваемые должности не без их влияния.
Конечно, они не могли бы в будущем замалчивать его имя и его статьи, ибо они им позарез нужны, но ничто не помешало бы им немедленно объявить его сумасшедшим. А при соответствующих регулярных инъекциях известными «лекарствами» он бы таким и выглядел. Перенапрёг, якобы, свой высокоэффективный, но и высокочувствительный мозг и – свихнулся.
Для него не стоял вопрос, на чью сторону встать. Он хотя и был теоретиком, но всегда одновременно был сыном своего народа и всегда преследовал практические цели. Его не прельщала ни судьба Галилея, ни судьба Коперника. Да их судьбы и не могут повториться. Сегодняшний Галилей стал бы жертвой «несчастного случая» или помер бы в дурдоме, а книги Коперника уничтожили бы, изъяв их без излишнего шума из всех библиотек. Другие времена – другие нравы. Нет, вопрос стоял иначе. Вопрос был только в том, хочет он или не хочет, чтобы его дальнейшие работы пропагандировались… Нет, нет, тут он неправ. Тут он неправ . Так вопрос мог стоять тогда, когда он ещё не был знаменитым. Теперь его ситуация в известном смысле безвыходная. Да, безвыходная. Конечно, он может публиковать работы с нейтральным для «общества» результатом. Но статью с нежелаемым для них результатом они от него не потерпят. Его имя слишком известно. Любая его статья обратит на себя внимание. Ему поверят многие, что бы он ни написал. И нейтрализовать эффект его нежелательной для них статьи они смогут только в том случае, если немедленно объявят его сумасшедшим. При их поставленной цели другой возможности у них нет. А он-то по простоте своей думал, что всю жизнь ни за что – ни про что получал добавку к зарплате. Не-ет, безвозмездно ничего никому не дают. Увяз коготок – пропала птичка. - Вот такие дела, дорогой Хабл. Век живи, век учись. Не написал бы ты эту свою статью, и я бы не осознал свою ситуацию, – подумал Эйнштейн.
С этого дня Эйнштейн особенно чутко прислушивался к рассказам о неожиданном сумасшествии или таинственной смерти какого-либо учённого, интересовался, чем он занимался при жизни. Примерно через два года после опубликования указанной статьи Хабла его неожиданно ещё раз посетил г-н Зильберштейн. Эйнштейн не сразу узнал его. Тот засмеялся:
– А я Вас сразу снова узнал, уважаемый г-н Эйнштейн! Сколько лет, сколько зим!
– Ну, Вам конечно, легче было узнать меня. Благодаря Вашим стараниям мои фотографии достаточно часто появляются в печати.
– Не только благодаря нашим стараниям, – вежливо ответил Зильберштейн, – но и брагодаря Вашему большому дарованию теоретика.
– Дарованию, которое Ваше общество старательно преувеличивает, – не унимался Эйнштейн.
После достаточно продолжительного общего вводного разговора – долга вежливости, Зильберштейн наконец перешёл к делу:
– Много воды утекло со дня нашей первой встречи, г-н Эйнштейн. Ту большую цель, к которой мы тогда стремились, мы, как Вы знаете, благодаря Вашему огромному участию достигли. Но почти каждый человек своего рода вечный путешественнок. Едва достигнув очередную цель, он уже намечает маршрут к следующему пункту своего странствия…
– Позвольте я Вас перебью, г-н Зильберштейн, – сказал Эйнштейн. – Возможно, Вам совсем не надо будет называть новую цель Вашего общества, если я назову Вам одну из тем уже ведущихся мной исследований?
– Буду очень рад узнать об этом.
– Космологическая модель ограниченной в пространстве вселенной, – с хитрой улыбкой сказал Эйнштейн.
Вместо эпилога
Рассказ, это сказка, претендующая на возможность описанного события. Разумеется, у автора нет документов, подтверждающих реальность рассказанного. Иначе это был бы репортаж. Но содержание большинства “научных трудов” Эйнштейна и некоторых других упомянутых в рассказе авторов настолько не вяжется с реальностью и настолько целенаправленно, что поневоле возникает впечатление, что они писались по заказу тех, кто в них был наиболее заинтересован. Это же подозрение возникает в связи стем, что критику указанных работ и прямое указание ошибок, которые подчас трудно назвать иначе, как детскими, не принимает ни один не только научный, но и даже научно-популярный журнал. Создаётся впечатление, что ошибки были сделаны намеренно в уверенности, что никому не дадут “глумиться” над “честными и гениальными исследователями”. Ниже приводится один из примеров, показывающий, что “исследования с зараннее известными желательными результатами” делают и сегодня. Второй пример показывает, что право решать судьбы других до сих пор берут на себя люди, ранее инициировавшие появление инквизиции.
Недавно американские исследователи сообщили, что красную рыбу опасно есть чаще трех раз в год. По их утверждению, выращенный в неволе лосось, который и поступает в магазины, всю жизнь только и делает. что накапливает опасные для человека канцерогены. Однако, как выяснилось позднее, у авторов исследования вполне конкретные интересы: получить деньги на проект по очистке водоемов от этих веществ.