«Слово о полку Игореве» – древнее произведение, таинственность появления которого, исчезновение оригинала в огне, отсутствие списков, наводит некоторых на мысль о подделке… Для тех, кто не сомневаются его в подлинности, загадки время, место и авторство произведения.
Своим открытием автора «Слова о полку Игореве» поделился профессор, доктор филологических наук, проректор по научной деятельности Московского государственного института культуры, руководитель научного центра Российского НИИ культурного и природного наследия имени Д.С.Лихачева Александр УЖАНКОВ.
В 1995 году в Пушкинском Доме под редакцией Д.С.Лихачева вышла Энциклопедия «Слова о полку Игореве» в пяти томах, которая постулировала измышления автора на заявленную тему. Александр УЖАНКОВ решил рискнуть, и не согласиться с учителем.
О походе князя Игоря известны три произведения: статьи, входящие в Лаврентьевскую летопись и в Киевскую часть Ипатьевской летописи, а также «Слово». До недавнего времени считалось, что последнее предшествовало первым двум. Но тогда автор «Слова» нарушает хронологию событий, начиная с затмения Солнца. Затмение происходит 1 мая — в день памяти пророка Иеремии. А в Библии, в Книге пророка Иеремии: «И ныне для чего тебе путь в Египет, чтобы пить воду из Нила?» И далее: «Накажет тебя нечестие твое». Нил для Египта такой же символ, как Дон для половецкой степи. У книжного человека того времени сразу возникает образ, отсылающий к сакральному тексту… Есть ещё около 70 экзегез — отсылок к Книге пророка Иеремии. Значит, «Слово о полку Игореве» не светское, а религиозное произведение, а его автор — грамотный и церковный человек, имеющий доступ к византийским книгам. В то время таковыми были только монахи.
По постулатам академика Бориса Рыбакова «Слово» было датирововано осенью 1185-го, когда князь Игорь вернулся из плена. Но это неправильно.
Верхнюю хронологическую границу летописей можно определить важными событиями, которые летописцу ещё просто неизвестны. Более точно время указывают упоминания автором о известных ему событиях, выходящих за рамки времени события им описываемого. В «Слове» таких мест не менее десяти: «Игореви князю Богъ путь кажетъ изъ земли Половецкой на землю Рускую, къ отню злату столу». Отчий княжий стол у Игоря был в Чернигове, и он стал там княжить лишь в 1198 году, после смерти Ярослава, о котором упоминается в тексте. Значит, автор уже знает об этом вокняжении: датировать произведение надо уже после данного события. С другой стороны, в тексте есть обращение к князю Роману Галицкому, под мечи которого половцы свои головы приклонили. Но половцы не доходили с набегами до Галицко-Волынской Руси! Спрашивается: где и когда Роман мог «притрепать» свои мечи об этих степняков? Не раньше осени-зимы 1200 года. В мае галицкий князь посватался к византийской принцессе Анне. Ранней осенью того же года женился на ней. Тогда же половцы пошли большим походом на Константинополь и обложили его. Василевс, разумеется, просит новоиспеченного русского зятя о помощи и получает ее: Роман в октябре-ноябре с сильной дружиной спешит в степь, опустошает всю землю половецкую. Автор «Слова» знает и об этом событии. Зато он не знает о смерти Игоря Святославича, поскольку во вступлении говорит: «Почнем же, братья, повесть эту от старого Владимира до нынешнего Игоря». А умер Игорь после лунного затмения, произошедшего 22 декабря 1200 года. И ещё: Автор обращается к Рюрику Ростиславичу, который начал княжить после смерти Святослава Всеволодовича именуя его Великим князем Киевским. Рюрик сидел на Киевском престоле до июня 1201 года: то есть автор не знает об изгнании Рюрика из Киева. Новолетие на Руси начиналось 1 марта или 1 сентября. Таким образом, получаем достаточно точную дату написания «Слова о полку Игореве» — зима 1200 года.
Меняется общепринятая очередность написания летописных статей и «Слова»: первыми были две летописные статьи о походе князя Игоря, которые хорошо знал автор «Слова», ибо использовал их, а уже после них — поэтическое «Слово».
Первой по хронологии была статья в Лаврентьевской, а потом в Ипатьевской летописи. Профессор Наталья Сергеевна Демкова из Ленинградского университета обратила внимание, что рассказ о гибели дружины князя Игоря из Киевской летописи (включенной позже в Ипатьевскую летопись) явно отвечает на упреки, содержащиеся в Переяславской летописи (включена в Лаврентьевскую летопись). Главным героем Переяславской летописи выступает Владимир Глебович Переяславский, обороняющий в одиночестве свое княжество от половцев после разгрома князя Игоря. Киевская летопись, наоборот, защищает Игоря, отводит все упреки к нему, поскольку половцы и раньше нападали на южные русские земли.
Ипатьевская летопись не могла быть написана ранее 1187 года, и лишь спустя десятилетие появляется «Слово».
О том, что автор «Слова» — участник похода, предполагали уже давно. Были даже гипотезы, что это сам князь Игорь. Но подтверждается многими сопоставлениями другое предположение. А именно — что летописную статью в Киевской летописи и «Слово о полку Игореве» написал один и тот же человек. Он явно в монастыре, будучи монахом, читал и первый рассказ в Лаврентьевской летописи о лично хорошо известных ему событиях и отвечал на него именно этими произведениями.
Ни у кого не вызывает сомнений, что Киевская летопись, вошедшая позднее в Ипатьевский летописный свод, была составлена в 1199 году в Киевском Выдубицком монастыре игуменом Моисеем. Украинская исследовательница Вера Франчук провела лексический анализ записей в этой летописи с 1187 по 1199 год, доказав, что все в ней написано одним человеком. Значит, игумен Моисей писал и статью о походе князя Игоря. Выдубицкая обитель — ктиторский монастырь Мономашичей. Он был основан Всеволодом Ярославичем в 1072 году для греческих монахов, которые приехали из Византии с его невестой Анной. Логично предположить, что они привезли с собой и священные книги, в частности Септуагинту — Библию на греческом. Игумен Моисей, как мне удалось установить, нередко использовал греческую лексику, значит, ведал по-ромейски. Княжеский двор находился в 150 метрах от монастыря, а его игумены окормляли великих князей. Вторая редакция «Повести временных лет» и «Сказание о Борисе и Глебе» создаются именно здесь игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром, ставшим потом Переяславским епископом — вотчины Мономашичей, как и другие выдубицкие игумены. Отсюда и связь монастыря с Переяславлем. Поэтому понятно, почему Моисей не мог не знать тексты Лаврентьевской летописи. Киевский летописный свод заканчивается поэтичным «Словом на освящение храма Святого Архангела Михаила». В этом тексте автор обращается к «Откровению Мефодия Патарского», так же как и создатель «Слова о полку Игореве». Те же источники, одно и то же место создания, в обоих случаях — литературный талант…
Теперь о монахе Моисее как об авторе именно «Слова»: Описывая в Киевской летописи главное сражение с половцами, игумен Моисей замечает: «Во день святого воскресения наведе на ня (нас) Господь гневъ свои, в радости место наведе на ны (нас) плачь…» То есть он сам был участником этой битвы! Он же сообщает, что из всей княжеской дружины остались в живых 15 человек, которые бежали. Сравнивая этот эпизод со строками «Слова» обнаруживается: «Что ми шумить, что ми звенить далече рано предъ зорями? Игорь плъкы заворочаетъ». И там, и там описывается «с натуры» один и тот же кульминационный эпизод битвы, причем оба раза употребляются личные местоимения первого лица. Характерно, автор поэмы «Задонщина» о Куликовской битве, написанной в конце XIV- начале XV века, цитирует это же место из «Слова о полку» — «что шумит, что звенит» — только без слова «ми» — «мне». Он прекрасно осознает, что тот, кого он цитирует, в отличие от него самого, точно был участником сражения.
К какому бы сословию ни принадлежал этот человек в миру, пишет «Слово» по-монастырски образованный и явно не рядовой чернец. У автора есть обращения «княже» и «господине». Такая форма была свойственной именно духовным лицам, нет ни одного случая подобного обращения князя к князю в рукописях XI-XII века. Можно предположить, что этот Игорев дружинник дал обет оставить мир, если спасется. Сопоставим с тем фактом, что выдубицкий Моисей начал работать над Киевской летописью после 1187-го. Игуменом станет через два года. И он прослеживает в своей рукописи судьбы всех князей — участников того несчастного похода — Мономашичей и Ольговичей, указывая, что многие из них постриглись в монахи. Более того, пристально следит за Игорем Святославичем и называет его (только он!) благоверным князем! В летописи и «Слове на освящение храма Святого Архангела Михаила» игумен выстраивает родословную Мономашичей. И автор «Слова о полку Игореве» тоже упоминает 11 Мономашичей.
Получается в одном монастыре в одно и то же время написано два произведения: Киевскоя летопись и «Слово». И там и там авторство выжившего участника Игорева похода, несомненно. Одни и те же источники, сходный взгляд на трагедию и на ее участников. Логично, что это одно и то же лицо, и это игумен Моисей…
Аргументы в опровержение версии скептиков, считающих, что «Слово» сочинил то ли сам Мусин-Пушкин, то ли неведомый монастырский автор XVIII века, искусно подделавший стиль и лексику XII столетия, весомы. Автор «Слова о полку Игореве» пишет: «Свивая славы оба полы сего времени». В Древней Руси представление о времени было не таким, как сегодня: в расчет бралось лишь прошлое и настоящее. А будущее относилось только к «жизни будущаго века», то есть после Страшного суда, который, как думали, наступит по окончании 7000 лет от сотворения мира — в 1492 году. Грамматической глагольной формы будущего времени до конца XVI столетия в литературном языке просто не было. Автор XVIII века, сколь искусен бы ни был, не смог бы просто мыслить в этих категориях. Так же, как и употреблять исключительно грамматические формы XII века, что доказал академик Андрей Зализняк.
И в летописи, и в «Слове» описание решающей битвы Игоря ведется от лица «участника». В летописной повести: «Се снедошася на ны грехи» (то есть, на нас). А в «Слове о полку Игореве» уже и прямо: «Что ми шумить, что ми звенить» — то есть «мне». Значит это только одно: один и тот же автор летописного сюжета и литературного произведения был в сече на Каяле с князем Игорем. Он дал обет постричься в монахи, если останется жив, и в своей летописи показывает, что и князья поступали потом так же. Бывший дружинник заканчивает свой жизненный путь монахом с именем Моисей.
Идентификации его личности до пострижения опирается на текст «Слова».
В древнерусских произведениях авторы крайне редко писали о себе, и абсолютное большинство произведений как бы анонимны. Но почему древнерусских авторов не замечают в произведениях? Да потому, что авторы о себе пишут в третьем лице. И это — традиция библейская. Тот же игумен Моисей в своем «Слове на освящение церкви Святого Михаила» упоминает пророка Аггея, который также писал о себе в третьем лице. И апостол Иоанн Богослов в своем Евангелии говорит в описании событий о себе в третьем лице «один из учеников… которого любил Иисус (Ин. 13: 23). А когда говорит сам в «Откровении» — то от первого лица. Но есть ли такая загадочная личность, о которой говорится в третьем лице в летописной повести игумена Моисея? Оказывается, тавая личность есть!
Поход князя Игоря в летописи отнюдь не центральная тема: летописец приводит разные сведения о походах других князей на половцев. А когда переходит к битве на Каяле-реке, сообщает, что из всех воинов смогли убежать всего 15 человек, остальные погибли, а князья попали в плен. И далее он пишет: «се прибеже к нему с тоя брани Беловод Просович, поведая ему погибель християн в земле Половецкой». «К нему» — это к великому князю киевскому Святославу Всеволодовичу, который, находясь под Черниговом, собирал войска против половцев.
Кто этот Беловод? Об этом — ни слова в летописи. Но зато игумен Моисей весьма подробно описывает встречу дружинника с князем и реакцию последнего на услышанное. То есть создается полное впечатление, что автор описывает происходившее на его глазах. «Святослав же, то слышавъ и вельми воздохнувъ, утеръ слезъ своих и рече: «О, люба моя братья, и сынове, и муже земле Руское! Дал ми Богъ притомити поганыя, но не воздержавше уности отвориша ворота на Русьскую землю. Воля Господня да будеть о всемь! Да како жаль ми бяшеть на Игоря, тако ныне жалую болми по Игоре, брате моемь». Дружинник он, судя по всему известный, раз поминается без представления, кто он и что он. Значит, человек знатный, скорее всего, авторитетный боярин, раз киевский князь его слушает.
Кто так ярко и подробно мог рассказать игумену Моисею об этом разговоре дружинника и князя? Если сам Беловод Просович, то тогда нужно доказывать, что он в 1087 году, то есть уже без своего князя, зачем-то поехал в Киев во владения другого князя и поведал все это незнакомому игумену Выдубицкого монастыря. Стоит отметить, что описание этого эпизода с небольшими вариациями встречается и в других летописях, восходящих именно к Киевской, например, в Хлебниковском списке Ипатьевской летописи. Причем везде значится, что Беловод прибежал «с тоя брани» — то есть однозначно был дружинником князя Игоря. А в Лаврентьевской летописи, которая далека от этих событий, изложено все совсем по-другому: «Поиде путем тем гость» (то есть, купец какой-то) и встретил он по дороге половцев, ведущих русских пленников, и половцы ему «рекуще: поидете по свою братью, али мы идеме по свою братию к вам». То есть приказали ему передать: «Идите за своими пленниками или мы придем к вам за своими». Согласно этой летописи, половцы торгуются о выкупе пленников через некоего купца. О Беловоде же Просовиче там — ни слова. В общем, исходя из текста Киевской летописи, напрашивается вывод: либо игумен Моисей присутствовал при беседе Беловода Просовича с князем Святославом, либо это одно лицо.
Игумен Моисей — бывший воин, боярин, а ныне чернец — пишет сперва назидательную летописную повесть, в которой выводит в третьем лице и себя. А потом, осмыслив и передумав все в глубине души, создает, возможно, в «одночасье» свой литературный шедевр — «Слово о полку Игореве».
В «Энциклопедии «Слова о полку Игореве» о Беловоде Просовиче сообщается: «В 1968 году в ФРГ была выпущена ротапринтом брошюра «Беловолодъ Просовичь. Слово о полку Игореве. Новъгородъ Северскый. Лето 6693», содержащая неподписанную статью на украинском языке, в которой Беловод Просович назван автором «Слова». Поскольку именно ему будто бы поведал Святослав Всеволодович свой сон».
Петербургский лингвист Алексей Бурыкин в примечаниях к своей книге о «Слове о полку Игореве» тоже отмечал, что ленинградский языковед Никита Александрович Мещерский на своих семинарах по «Слову» в 1970-х годах также указывал на Беловода Просовича как возможного автора. Бурыкин упоминал, что Мещерский считал автором этого героя на том основании, что автор носит не христианское имя, но занимает видное положение, поскольку упоминается с отчеством, а также имеет широкую известность: нигде не указывается ни статус, ни профессия его.
Если авторство «Слова о полку Игореве» игумена Моисея верно на 99 процентов, то его тождество с Беловодом Просовичем — это рабочая гипотеза. Но гипотеза выросла не на пустом месте, а имеет много косвенных доказательств: почему именно его имя всплывает в Киевской летописи игумена Моисея, к тому же связано с походом Игоря? Можно же было, как в Лаврентьевской летописи, сказать: вот прибежал какой-то дружинник и поведал все князю. Летописцы не любили загружать свои тексты неизвестными именами. А тут встает образ живого, неравнодушного человека с явными чертами индивидуальности при том, что он далеко не главный герой в этой истории. Там действуют одни князья, и вдруг почему-то появляется дружинник. В летописи нет случайных имен, и имя Беловода больше не упоминалось. Зачем же летописцу понадобилась такая персонализация? Да потому, что он и игумен Моисей — одно лицо. Только смотрит он на себя уже через призму лет — глазами монаха, игумена монастыря.
Дайжест по материалом опубликованнным в газете «Культура».
