Сергей Сергеев 30.05.2018 0 Комментарии

Физика, которой нет
(науки-фантомы)

 

Гликман А.Г.
НТФ “ГЕОФИЗПРОГНОЗ”
апрель 2009, Санкт-Петербург

Фантом – вымысел, создание воображения, нереальность

Содержание
Введение
I. Сейсморазведка
II. Горная наука
III. Инженерная геология
IV. Общеметодологическое резюме
Заключение

Введение

Наука создается в нашем воображении, и представляет собой, вообще говоря, в какой-то степени вымысел. И лишь последнее слово в определении фантома отделяет науку от лженауки, от наукообразия. Как возникают фантомные научные области? Чаще всего – это результат заблуждения, ошибки, которую потом, уже, после опрометчиво сделанных обещаний, очень трудно признать. Но иногда и в результате вульгарного обмана.
В той или иной степени обман возможен во всех областях знаний. Но в одних областях знания массовый и длительный характер ему приобрести трудно, а в других проще. Если научная деятельность связана, скажем, с привлечением метрологической службы, то длительно прожить заблуждению трудно.
Но как бы то ни было, как бы ни возникла лженаука, она, возникнув однажды, стремится развиваться, расширяться и приобретать своих приверженцев. Одним словом, завоевывает пространство под солнцем.
Распознать лженауку со стороны невозможно. А даже если и распознали, преодолеть ее крайне сложно.
Так случилось, что, получив воспитание в радиотехнике, я вынужден был применять свои навыки в областях, очень далеких от привитых мне радиотехникой принципов. Для радиоинженера существует только один авторитет – и тот осциллограф. Что бы вы мне ни доказывали, пока я не смогу убедиться в этом с помощью аппаратуры, для меня это пустой звук.
Начав в 1973 году читать студентам ленинградского Горного института курс шахтной геофизики, я очень удивился тому, что сейсморазведочная часть этого, уже много лет читавшегося курса, не была оснащена лабораторными работами. Причем нигде – ни в одном университете, ни в одной стране. Но ведь читать какой-либо раздел физики без лабораторных работ невозможно!.. Однако читать курс по учебникам можно всю жизнь и ничего при этом не понять. Другое дело, заниматься этим на практике.
В практическую сейсморазведку я попал случайно. Технологам-угольщикам Горного института понадобилась аппаратура для осуществления сейсмоизмерений в условиях угольных шахт. Уже готовой аппаратуры, пригодной для экспериментальных исследований поля упругих колебаний в таких условиях, не существовало, и поэтому оказались востребованными мои навыки радиоинженера. Создав такую аппаратуру, я сам же начал с ее помощью осуществлять сейсмоизмерения в шахтах.
После нескольких лет сейсмоизмерений в угольных шахтах, а затем и в обычных полевых условиях, я смог понять, что лабораторные работы по этому курсу в принципе не могут существовать, потому что ни одно фундаментальное положение сейсморазведки не может быть подтверждено экспериментом. Физика, сама по себе, есть не что иное как совокупность физических эффектов, и то, что раздел физики не имеет ни одного экспериментально подтверждаемого положения, однозначно ставит этот раздел в ряд фантомных наук. В это поверить невозможно, но это так, и подробнее это будет рассмотрено в разделе I.
С помощью сейсмоизмерений в угольных шахтах нам удалось обнаружить механизм, подготавливающий обрушение кровли подземных выработок. И в результате, была создана методика и аппаратура для оценки и прогнозирования устойчивости пород кровли. Это серьезный прорыв в горном деле, и я невольно оказался вовлечен в проблемы горной науки. То, что я там увидел, я расскажу в разделе II.
Если нормальная, не фантомная наука осуществляется в научном подразделении, занимающемся наукой фантомной, неизбежен конфликт. Моим сотрудникам по кафедре стало очень некомфортно, когда возникло подразделение, разработавшее аппаратуру, с помощью которой оказалось возможным проверить их научные достижения. В результате, нам пришлось в 1993 году уйти из института.
Потеряв в связи с этим возможность проводить исследования в угольных шахтах, мы начали исследования, что называется, с дневной поверхности. При этом оказалось, что с помощью аппаратуры, созданной для оценки горно-технической ситуации в подземных выработках, при наземных измерениях возможно выявление геологических объектов, которые другой какой-либо аппаратурой выявить невозможно. Объекты эти – зоны тектонических нарушений (ЗТН). Изучение свойств ЗТН показало, что наличие их под инженерным сооружением приводит к его разрушению. И таким образом, возник метод прогнозирования разрушения инженерных сооружений или, в общем виде, техногенных катастроф.
Оказавшись, таким образом, в сфере интересов инженерно-геологических изысканий, мы узнали, что изначально назначение их как раз и состояло в прогнозировании техногенных катастроф. Но дело в том, что за более чем столетнюю историю существования этой области знаний первый такой прогноз был осуществлен с помощью нашей аппаратуры. Подробнее о том, чем на самом деле занимаются инженерные изыскания, будет рассказано в разделе III.
Люди, оказавшиеся втянутыми в производство наукообразия, вырваться из этой истории уже не могут. Как не попасть в число этих несчастных как бы ученых, будет рассказано в разделе IV.
Вся статья “Физика, которой нет” должна была завершать работу “Спектральная сейсморазведка – истоки и следствия“, и все ссылки здесь сделаны таким образом, что пояснения по ним можно найти в этой работе.

I.   Сейсморазведка

Сейсморазведка включает в себя создание ударного (взрывного) воздействия на исследуемый массив, регистрацию с помощью одного или нескольких сейсмоприемников реакции на это воздействие, и обработка зарегистрированного сигнала таким образом, чтобы использовать связь между его параметрами и строением массива.
Согласно первичной, несколько веков назад возникшей идеи сейсморазведки, сейсмосигнал есть не что иное, как результат отражения первичного, зондирующего импульса от залегающих в земной толще границ между отдельными геологическими структурами. То есть, сейсмосигнал – это эхо-сигнал. В соответствии с этой моделью, изучаются временные интервалы между моментами ударного воздействия и моментами прихода сейсмосигналов, и на этом основании делают заключение о строении массива.
Если бы эта идея сейсморазведки не была освящена веками и авторитетом ученых, приложивших к ней свой интеллект, то на пути между исходной гипотезой и реализацией ее неизбежно возникло бы несколько несложных вопросов. Так, поскольку по своей идее сейсморазведка есть не что иное, как метод локационный, то, как и в случае радиолокации либо гидролокации, нас в первую очередь должно было бы заинтересовать, как изменяется по своим параметрам зондирующий импульс по мере удаления его от точки ударного воздействия.
Искажение зондирующего импульса средой пространства обязательно должно учитываться, так как непосредственно в момент отражения идет речь не об отражении зондирующего импульса, а импульса, уже претерпевшего искажения. Однако в случае сейсморазведки, то есть звуколокации в твердых средах, если бы такой вопрос возник, то при этом выяснился бы один очень интересный момент. Дело в том, что импульс, который должен иметь вид, соответствующий ударному воздействию, просто-напросто отсутствует.
Увидели это при самом первом сейсмоизмерении, в самом начале ХХ века. Вместо ожидаемого сигнала, предположительно геометрически подобного импульсу, возникшему в результате ударного воздействия, на первой в истории сейсмограмме был виден затухающий гармонический сигнал. Вот этот момент очень важен, поскольку это и есть момент рождения лженауки под названием сейсморазведка.
Я представляю себе ощущения тех, кто стоял у истоков сейсморазведки. Ведь наличие эхо-сигнала при ударном воздействии на поверхность земной толщи априорно аксиоматично. Это великолепно описано Пуассоном еще в первой трети XIX века, за 60 лет до этого сейсмоизмерения. К созданию математического основания сейсморазведки еще до первого сейсмоизмерения руку приложили такие зубры как лорд Кельвин, лорд Рэлей… Ну конечно же, эхо-сигнала не может не быть! Наверняка, во всем виновата эта несовершенная аппаратура, которая не позволяет увидеть то, в чем уверено столько народу.
Но чтобы создать приличную аппаратуру, нужны деньги. А чтобы были субсидии, нужно показать положительные результаты, полученные с помощью уже имеющейся, несовершенной аппаратуры…
Эти результаты были созданы в 1909 году г-ном Мохоровичичем, профессором Загребского университета. Он сообщил, что средствами сейсморазведки на глубине нескольких десятков километров обнаружил границу между корой и мантией Земли.
Трудно сказать, что это было – заблуждение или обман. Но то, что в течение буквально одного года еще несколько человек якобы обнаружили нечто подобное на столь же больших, но существенно различных глубинах, свидетельствует именно о том, что это был именно обман. Главное ведь было дать такие глубины, чтобы никогда и никому было не проверить. Эти люди восприняли информацию Мохоровичича как гениальную уловку, и подхватили ее.
Главное в этой информации то, что ее невозможно проверить. Вот это то условие, когда легко возникнуть лженаучному направлению. Осознав это, чудеса изобретательности показал академик, князь Голицын. Он сообщил в 1914 году, что средствами сейсморазведки им была обнаружена отражающая поверхность на глубине порядка 400км, соответствующая границе между мантией и ядром. Решив, видимо, извлечь максимум из факта непроверяемости, он заявил, что в результате применения сейсморазведки им было обнаружено, что ядро Земли жидкое, и что под океанами кора тоньше, чем под материками.
Кстати, историки геофизики датируют начало сейсморазведки примерно 1930-м годом. Понятно, что если бы они серьезно относились к утверждениям Мохоровичича и других “первопроходцев”, то уж не преминули бы на них сослаться.
В общем, все эти откровения послужили основанием для поступления денег на совершенствование сейсморазведочной аппаратуры. Это тоже понятно. Ведь если с помощью столь примитивной аппаратуры можно получить информацию планетарного масштаба, то уж для разведки полезных ископаемых стоит раскошелиться.
Не следует, я думаю, осуждать тех людей начала ХХ века, которые фальсифицировали свои достижения, чтобы помочь развитию сейсморазведки. Они ведь и правда были убеждены, что эхо-сигнал существует, и что более совершенная аппаратура сможет его выделить. Это была ложь во спасение. Но вот во что это вылилось…
Все попытки получить какую-нибудь информацию с помощью сейсмоизмерений оказывались безуспешными. Но финансирование сейсмики было столь значительным, что назад дороги уже не было. Финансирование растет и до сих пор, и на 1990-й год картина такова, что в России на сейсморазведку уходит 94% всех геофизических денег. В США эта цифра – 96%. А это значит, что примерно такое же соотношение количества людей, занятых в сейсморазведке и других областях геофизики, и количества статей… Меня впечатлил институт Геофизики в Академгородке под Новосибирском, где в большом, 6-этажном здании всего одно помещение отведено под электроразведку, а все остальное отдано сейсморазведке. При таком количестве людей, занятых в сейсморазведке, уже в принципе не может быть речи о том, чтобы признать ошибочность этого направления.
Таким образом, перед сейсморазведкой встали две задачи. Первая, это все-таки научиться находить в сейсмограммах эхо-сигнал. А вторая – найти способы, позволяющие в период поиска эхо-сигнала представлять сейсморазведку как полноценный информационный геофизический метод. И если с решением первой задачи сейсморазведка осталась на том же уровне, что и 100 лет назад, то вторая задача решается не в пример лучше.
Программный продукт, используемый сейсморазведчиками, столь высокого уровня, что позволяет “подтянуть” результаты обработки сейсмоизмерений к реальному строению земной толщи, выявленному с помощью бурения и других исследовательских методов. Это очень важно, потому что это, по сути, единственное, что делается с помощью сейсморазведки. Ни один сейсморазведчик Мира не согласится осуществлять свои исследования при отсутствии априорной информации. Но если уж в расположении исследуемой зоны существует информация о строении земной толщи, то после проведения сейсморазведочных исследований непременно будет составлен документ, из которого будет видно, что при проведении этих исследований никакой информации о строении земной толщи еще не было.
Это откровенный подлог, и именно благодаря таким действиям создано мнение о том, скажем, что нефтяные месторождения выявляются с помощью сейсморазведки. На самом деле, нефть во всем Мире ищут бурением. А сейсморазведку делают там, где бурение уже выявило нефть. Ну, а дальше, см. предыдущий абзац.
Людям, причастным к разведке нефти и других полезных ископаемых, описанный здесь обман выгоден. Он позволяет значительно увеличить финансирование, поскольку сейсморазведка – очень дорогой вид исследований. Кроме того, поддержание легенды о могуществе сейсморазведки позволяет безбедно существовать огромному количеству людей (не поворачивается язык назвать их учеными).
Однако это выгодно не всем, и то, что я здесь сообщил, известно далеко не всем. В 60-х годах ХХ века у ученых возникло подозрение, что не все благополучно в сейсморазведке. И в результате, возник международный проект проверки этой области геофизики. Предполагалось, что на Кольском п-ове будет сделана сейсморазведка с применением всех наработок, существовавших на тот момент времени, после чего будет пробурена сверхглубокая скважина на глубину, превышающую 10км. Сравнение разреза, полученного с помощью сейсморазведки, с разрезом, полученным в результате изучения керна, должно было поставить все на свои места.
В общем и целом, сравнение этих разрезов показало почти полное несовпадение. “Почти” – потому что на глубину до 300м совпадение разрезов было абсолютным.
Расследование показало, что когда осуществлялась сейсморазведка, было пробурено уже 300м…
К сожалению, когда все, в общем-то, стало понятным, было принято решение результаты засекретить. А от кого же засекретить, если тот проект был международным? Думаю, от тех, кого сейсморазведчики обманывают. Вот только почему международные проверяющие пошли на такие действия, непонятно…
Понятно, что когда в течение 100 лет в какой-либо области работает такое великое множество людей весьма различной квалификации, то область эта неизбежно будет разрастаться. Если эта область научная, то разрастание идет за счет расширения возможностей этой науки. А если фантомная, то за счет расширения обмана. Так, от сейсморазведки отпочковалось несколько направлений, информационно эквивалентных самой сейсморазведке. Вот некоторые из них, имеющие уже собственные ответвления:

1. Межскважинное прозвучивание. Идея великолепна по своей простоте и очевидности. Она заключается в том, что бурятся недалеко друг от друга две скважины, и в них синхронно опускаются: в одну – акустический излучатель, а в другую приемник. При этом предполагается, что при наличии между этими скважинами неоднородностей прохождение звука от одной скважины к другой будет изменяться. Таким образом, определяя прохождение звука, можно определить наличие неоднородностей между скважинами.

 

     Впервые с этим методом я познакомился в учебнике по методам контроля горных пород В.С. Ямщикова. Однако при более глубоком ознакомлении с физикой поля упругих колебаний, мне стало очевидно, что этот, столь, казалось бы, наглядный метод, на самом деле, нереализуем. В дальнейшем я выяснил, что ни этот, ни другие методы, предложенные в этом учебнике, никогда не проверялись на практике, а попали туда исключительно в силу своей кажущейся очевидности.

 

     В настоящее время можно найти утверждения о том, что с помощью межскважинного прозвучивания можно определять даже типы неоднородностей и механические свойства горных пород между скважинами путем определения скорости прохождения через них различных типов упругих колебаний. О высокой эффективности этого метода можно прочесть в интернете, а также, увы, в других учебниках и конспектах студентов соответствующих горных профессий. На самом деле, информационная ценность этого метода равна нулю.
1. Метод определения напряженного состояния горных пород путем определения скорости распространения в них поля упругих колебаний.

 

     Во всех учебниках, касающихся тематики горной геофизики, приводится зависимость, согласно которой при увеличении давления (механического напряжения) в горных породах скорость распространения поля упругих колебаний сначала линейно возрастает, затем рост ее замедляется, а в момент разрушения скорость резко падает.

 

     Дело в том, что такая зависимость скорости от напряжения кажется настолько очевидной, что ее, насколько я понимаю, никто никогда не проверял. А вместе с тем, проверить это утверждение не составляет труда. При этом оказывается, что изменения скорости при плавном нагружении образца горных пород под прессом происходят резкими скачками, и при этом, в непредсказуемую сторону, поскольку происходит это не в результате изменения напряжения, а в результате трещинообразования.

 

     Обнаружено это было мною примерно в 1980-м году, тогда же доложено на конференции в Горном институте, но на количество диссертаций, основу которых составляет описанная выше зависимость, это никак не повлияло.

 

     Подобного рода голословно возникших зависимостей немало. Так, в моем присутствии в Физтехе им. Иоффе проф. Куксенко давал своему аспиранту тему диссертации. При этом он прямо на глазах у всех сочинил зависимость вероятности землетрясения от напряженного состояния горных пород. Понятно, что такой зависимости нет и быть не может, хотя бы уж потому, что напряженное состояние неизмеряемо. Но не сомневаюсь, что эта тема была успешно защищена…
1. Думаю, что примерно таким же образом возникла зависимость прочностных характеристик горных пород от соотношения величин продольной и поперечной скоростей упругих колебаний. Эта зависимость присутствует во множестве литературы по геологии и геомеханике, а также является основой дальнейших научных разработок.

Не будем говорить о скорости продольных волн, потому что это вопрос довольно тонкий. Но определить скорость поперечных волн на метрологически корректном уровне до последнего времени (см. эффект АРП) было невозможно.
Впрочем, это не совсем так. В техническом описании ультразвуковой каротажной аппаратуры указано, что с помощью этой аппаратуры возможно получение информации о скоростях продольных и поперечных волн. На то, чтобы понять, на каком принципе построено измерение скорости поперечных волн, у меня ушло много времени и сил. Люди, работающие с ультразвуковым каротажем, не склонны это рассказывать. А оказалось следующее.
Скорость продольных волн определяется, как и обычно, по моменту первого вступления. Это не совсем правильно, но смириться можно. А вот скорость поперечных волн “определяют” простым делением величины скорости продольных волн на величину, лежащую в промежутке 1,6÷2. Когда аппаратура была аналоговой, эту процедуру осуществлял оператор, дорисовывая вручную на каротажной ленте кривую, геометрически более или менее подобную кривой, соответствующей моменту первого вступления. На современной цифровой аппаратуре это осуществляется программным способом.
Это какой-то странный коллективный обман. Но он был бы невозможен, если бы при изготовлении и выпуске ультразвуковой каротажной аппаратуры должное место занимала метрологическая служба. Насколько мне известно, выпуск какой бы то ни было аппаратуры невозможен без метрологической аттестации. Но вот каким-то образом так сделано, что в геофизике этот закон не выполняется. Геофизика оказалась единственной областью физики, где отсутствуют метрологические наработки.

II.   Горная наука

Примерно до середины ХХ века студенты учились горному делу по учебникам, которые назывались учебниками по горному искусству. А затем они стали называться учебниками по горной науке. Искусство превратилось в науку в результате того, что в горное дело пришла математика. Так оно рассказывается студентам.
В 80-х годах я случайно попал на юбилей ученого, который был причастен к тому, что горное искусство стало горной наукой. Мне стало интересно, как это произошло. Искренне восхищаясь гениальностью этого ученого, его сотрудники мне рассказали, что он создал первый расчет шахтной крепи. Причем такой расчет, который не мешал (!!) работать шахте. Моему любопытству не было предела, и тогда прямо там же, в процессе застолья, мне объяснили хитрости этого действа.
Как оказалось, “расчет” сводится к тому, что уравнения, описывающие работу крепи, содержат ряд коэффициентов, варьируя значениями которых выходят на параметры той крепи, которая пришла на склад этой шахты. Ну, не гениально ли?
Познакомившись с этими уравнениями, я увидел, что в качестве их аргументов используются значения напряженного состояния горных пород, мощность непосредственной кровли подземных выработок, устойчивость кровли. Но ведь эти объекты не подлежат ни прямому измерению, ни вообще определению каким-либо образом. Значит, это даже не математика, а вульгарно математизированное наукообразие.
А между тем, не все так просто. Получив признание научной общественности, этот ученый добился того, что созданный им расчет крепи вошел в нормативные документы по угольной промышленности. И теперь каждый очистной забой каждой угольной шахты прежде, чем начать давать уголь, должен представить в надзирающую инстанцию расчет крепи.
Для этого существуют люди, которые занимаются такой вот, извините, научной деятельностью.
В общем, студенты – будущие горняки – изучают горную “науку” и не изучают горное искусство. В результате, на шахты приходят дипломированные, но совершенно беспомощные люди.
Напряженное состояние горных пород – это субстанция, фигурирующая во всех научных и околонаучных обсуждениях. Регулярно происходят симпозиумы, в том числе, и международные, которые посвящены изучению напряженного состояния горных пород. Но дело в том, что технических средств, позволяющих определять напряженное состояние, не существует. В Палате Мер и Весов нет эталона этой субстанции. А следовательно, нет и датчиков, позволяющих ее как-то оценить. В качестве возражения существует утверждение, что напряженное состояние может быть рассчитано, и поэтому нет необходимости его измерять.
К сожалению, это не редкость – подобное заявление. Математики, называющие себя почему-то геофизиками, сейсморазведчиками, утверждают, что все положения сейсморазведки и не должны подтверждаться экспериментом, так как досконально описаны посредством математики. Что из этого получается, мы видим.

III.   Инженерная геология

Инженерно-геологические изыскания возникли в период строительного бума, который последовал за развитием железных дорог, во второй половине XIX века. Увеличение объемов строительства повлекло за собой увеличение внезапных разрушений инженерных сооружений, и рано или поздно, должно было возникнуть предположение о том, что разрушения эти как-то связаны с особенностями геологического строения.
К сожалению, эти предположения с помощью имевшихся средств подтвердить не удалось, и за весь период существования инженерной геологии не удалось сделать ни одного прогноза разрушения какого-либо инженерного сооружения.
По этой причине во всем Мире проведение инженерно-геологических изысканий стало необязательным, и их делают на усмотрение строителей или инвесторов. У нас же проведение инженерных изысканий обязательно. При строительстве любого объекта на инженерные изыскания отводится определенный процент стоимости строительства. Но смысл этих изысканий не в том, чтобы получить какую-то информацию. Это как бы налог на безответственность.
Задача российских изыскателей – дать строителям справочку, что они могут строить так, как они и собирались. А если дом будет разрушаться, то эта справочка избавляет строителей от ответственности.
Изыскатели отдают себе отчет в том, что они не в состоянии дать какую-либо значащую информацию. Понятно, что выполнять добросовестно пустую работу никто не будет. Поэтому количество фактически пробуренных скважин существенно меньше заактированных. А геологический журнал на скважины заполняется еще до, а то и без всякого бурения. Заказчики изысканий тоже это понимают, но, во-первых, на нужную им справочку денег жалеть не стоит, а во-вторых, деньги эти уже заложены в смете на строительство.
Не ожидая от изыскателей какой-то неожиданной информации, изыскания, которые вообще-то должны осуществляться в предпроектный период, зачастую заказывают уже во время строительства.
Ненаказуемость и бесконтрольность заразительна. И вот инженерные изыскания стали разрастаться. В дополнение бурению и статическому задавливанию стали применяться столь же нерезультативные инженерно-геофизические методы. Это, в первую очередь, традиционные сейсморазведочные методы. За всю историю существования сейсморазведки, с ее помощью не было получено вообще никакой информации. Но это как раз хорошо, так как применяя такой метод в инженерке, можно не опасаться, что окажется востребованной информативность.
Столь же благословенный в своей никчемности георадар. Очень обидно за студентов, которых никчемные, ничего не умеющие преподаватели обучают нереализуемым методам.
Точно так же паразитирует на инженерных изысканиях разработка, известная как “Стрела” (бывш. “Струна”). Эта разработка имеет сертификат МЧС и позиционируется как аппаратура, с помощью которой может быть осуществлена диагностика состояния инженерных сооружений.
В настоящее время эта аппаратура вместе с георадаром используется специалистами нашего МЧС в Италии, в зоне прошедшего там землетрясения. Видимо, понятия репутации у этих людей не существует. Собственно, это событие и заставило меня написать эту статью.
Результативность ведь определяется очень просто. Достаточно задать один лишь вопрос. А именно, могут ли изыскатели назвать хоть один случай, когда им удалось спрогнозировать разрушение сооружения. А если такого случая не было, то использование этих методов бессмысленно. Это ведь как с лекарством. Ну нельзя препарат называть лекарством до того, как оно не начнет оказывать излечивающего действия!
Представители инженерной геологии забыли о том, что назначение инженерных изысканий – прогноз разрушений инженерных сооружений и тем самым, уменьшение техногенных катастроф. А отнюдь не создание рабочих мест для людей, которые не смогли себя найти в каких-то реальных областях знания.
Наша фирма “Геофизпрогноз” попала в сферу инженерных изысканий случайно. В 1993 году мы выясняли информативность аппаратуры, известной как “Резонанс”, которую мы разработали когда-то для шахтных измерений, при работе с дневной поверхности. В наземном варианте метод получил название спектрально-сейсморазведочного профилирования (ССП).
Здесь проявился один из законов методологии, согласно которому если в основе исследовательского инструмента лежит новый физический эффект, то этот инструмент неизбежно оказывается источником нового знания. Новым здесь было то, что эта аппаратура оказалась способной выявлять зоны тектонических нарушений (ЗТН).
Как оказалось, никакая другая аппаратура на это не способна. Нам было трудно это принять, потому что во всех учебниках заявляется, что ЗТН может выявлять любой геофизический метод. Так сложилось, что любая непонятная аномалия при интерпретации геофизических измерений воспринимается как свидетельство тектоники. Выводы эти остаются совершенно бездоказательными, но тем не менее, в литературу это попало достаточно категорично.
И уж совершенно новым и неожиданным для нас было то, что наличие зоны тектонического нарушения, выявленное с помощью метода ССП, жестко связано с разрушением того инженерного сооружения, вблизи которого эта ЗТН находится. Понятно, что основным направлением наших работ стало исследование свойств ЗТН, которые, как оказалось, до наших работ были совершенно неизвестными. То есть, по-видимому, науку о тектонических нарушений тоже следует отнести к фантомным.
Получив возможность осуществлять прогноз техногенных катастроф, мы оказались в сфере инженерных изысканий, поскольку они именно для этого и создавались. При этом выясняются очень интересные вещи.
Не проходит и дня, чтобы к нам не обращались с просьбой сделать инженерно-геологические изыскания. Однако при этом требуют не информацию о реальных свойствах грунта, а справку, позволяющую строить в соответствии с уже существующим проектом. Это просто удивительно, чтобы была такая незаинтересованность в результатах своего труда.
Строители не заинтересованы в том, чтобы возводимые ими сооружения были надежны в эксплуатации. И если мы даем какую-то информацию о предполагаемых сложностях при строительстве и эксплуатации, то строители игнорируют нашу информацию и покупают справочку у изыскателей, не мешающую им строить в соответствии с их намерениями.
Для нас это не плохо, так как позволяет оценить точность нашего прогноза. Хрестоматийный пример – дом N31-4 по ул. Замшина, СПб. Этот дом разрушается в точном соответствии с результатами наших исследований, которые были выполнены еще до начала его строительства. Мы с интересом наблюдали состояние дорожного покрытия участка кольцевой автомагистрали, изыскания по которой имел неосторожность заказать нам Ленгипротранс. Столь же интересно для нас состояние сооружений Северо-Западной ТЭЦ. Там мы проводили изыскания после того как сейсмики “Энергоизысканий” дали добро на строительство. После получения подтверждения наших предупреждений руководство этой ТЭЦ попыталось вынудить нас эту информацию скрыть. Они зря беспокоились, т.к. их руководство также не интересовала аварийность этого сооружения.
Так же, как и в истории с сейсморазведкой, инженерные изыскания породили собственную, также фантомную ветвь. Эта ветвь – расчет инженерных сооружений.
Когда изыскатели выполняют свою работу, основной их документ – это параметры грунта, выявленные в результате разведочного бурения, шурфования и т.п. Это те параметры, без которых, по идее, не может быть выполнено проектирование и расчет инженерного сооружения. Но как мы понимаем, таких параметров изыскатели дать не могут. Тогда как же обходятся те люди, которые должны рассчитывать возводимые сооружения? Ответ на этот вопрос я получил следующим образом.
Каждый раз, когда во время изыскания мы сообщаем о наличии проблемных зон на территории строительной площадки, проектанты не знают, что делать с этой информацией. Кончается каждый раз тем, что они покупают у инженерных изыскателей справочку о том, что проблемных зон нет, и с “чистой совестью” проектируют сооружение так, как если бы никаких проблемных зон действительно не было. Думаю, что все эти расчеты представляют собой что-то подобное описанному выше расчету шахтной крепи. В самом деле, ну как можно рассчитывать инженерное сооружение, не зная свойств грунта!

IV.   Общеметодологическое резюме

В результате многих лет существования в науке мне удалось заметить следующую закономерность:

“Если ученый допустил в своей деятельности какой-либо обман в отношении науки, то есть, подтасовку научных результатов, защиту липовой диссертации, и т.п., то после этого на всю оставшуюся жизнь он становится неспособным к научной работе“

Этот закон проявляется столь же неумолимо, как и все природные законы, в отличие от придуманных человеком, и не столь безобиден, как может показаться. Особенно в части защиты липовой диссертации. Украсть или не украсть чужую идею или разработку – зависит от порядочности человека, а вот подтасовать аспиранту результаты исследований и защитить их – практически неизбежно. Докажем это, что называется, на пальцах.
Срок пребывания в аспирантуре 3 года. Из них первый год отводится на сдачу всяческих экзаменов и минимумов. Третий год уходит на оформление выполненной работы, на т.н. внедрение (на самом деле, на раздобывание документов о внедрении), на написание диссертации и на ее защиту. И только один второй год отводится на собственно научную работу. И каким бы способным ни был аспирант, выполнить научную работу за год невозможно.
А это значит, что справка о внедрении научной разработки, что называется, в народное хозяйство, будет неизбежно подложной. При всем неуважительном и несерьезном отношении к этому документу, все понимают, что это подлог, и это застревает в подсознании на всю жизнь. Собственно, именно это, именно подсознательный страх перед разоблачением приводит к окончательной, пожизненной научной импотенции.
Закон этот я обнаружил случайно, оказавшись свидетелем преобразования блестяще закончившего институт, толкового, схватывающего все на лету юноши в унылого, трусоватого и угодливого молодого, а теперь уже совсем немолодого человека, каковым он стал после защиты своей кандидатской диссертации.
Для того, чтобы это произошло, ничего не случилось из ряда вон выходящего. Легко преодолев программу первого года аспирантуры, он приступил к разработке предложенной темы, и в должный срок предъявил полученные им результаты. Правда, тут была некоторая неловкость. Исходная гипотеза, которую должен был подтвердить аспирант, не подтвердилась.
В научной повседневности это история обычная. Отношение гипотез правильных к ошибочным у любого ученого – величина весьма малая. Да только мало кто имеет возможность, да и просто желание проверить свою идею практикой. Что греха таить, гораздо эффектней провозглашать свои идеи, чем так вот, в рабочем порядке, проверять их.
Никакой беды в этом никто не усмотрел. И даже наоборот, то, что он в ходе аспирантуры поработал на практике, так просто хорошо. А то, что результат отрицательный, так кто же об этом узнает? Положительный отзыв шахта даст, документ о внедрении – не проблема (разве у руководства шахты нет потребности в месте в аспирантуре?), и, стало быть, защита пройдет как по маслу. А потом, уже имея корочки кандидата наук, пусть работает на здоровье, и занимается наукой.
Фраза, знакомая до боли многим и многим – “вот защищусь, и займусь наукой”, оказалась капканом… Но об этом позже. Тогда, когда развивались эти события, я об убийственном смысле этой фразы не подозревал.
В общем, защита прошла прекрасно, все утвердилось, и юный ассистент приступил к повседневной преподавательской работе, а попутно, как и все преподаватели, работал на полставки, в качестве научного сотрудника.
Да вот только с научной работой как-то не получалось. Ну, во-первых, у него произошло какое-то изменение сознания, в результате чего ему стало казаться, что результаты его исследований в бытность аспирантом совпадают с тем, что было зафиксировано в документах о внедрении. И очень уж ревностно он относился ко всем, кто, как ему казалось, мог бы получить результаты, похожие на его собственные, и тем самым, его разоблачить.
В самом деле, ведь если выпускники учебных заведений могут, не рискуя ничем, рассказывать, какую чушь они защищали в качестве своих дипломных работ, то кандидату наук в этом признаться невозможно. После такой вот защиты он немедленно оказывается в кольце потенциальных врагов. Потому что вся кафедра ведь знает о нем такое…
Но почему бы, казалось бы, не забыть эту защиту как страшный сон, и не начать новую жизнь!? Оказалось, что это невозможно.
Нормальный ученый, идущий вперед методом проб и ошибок, в принципе, одинаково относится как к положительным, так и к отрицательным результатам своего поиска. Это все – равноценные шаги познания. Тот же, кто оказался повязанным обманом, не имеет права на ошибку, на отрицательный результат. И следовательно, путь к нормальному научному поиску для него закрыт. А главное, он не должен допустить, чтобы кто-либо другой случайно, в ходе своего поиска, понял бы истинную цену его научного подвига.
Когда ко мне стало приходить понимание процессов, происходящих с людьми, защитившими подобную же диссертацию, я стал присматриваться к своим коллегам, к взаимоотношениям между ними на кафедре… Могу сказать с уверенностью, что за 25 лет моего существования в ЛГИ на Горном факультете не было защищено ни одной нелиповой диссертации. Так что отношение их всех друг к другу, этих доцентов и профессоров, не может быть слишком уважительным. Но вместе с тем, будучи повязанными обманом, они вынуждены опираться друг на друга. Однако и здесь, в этом случае полного отсутствия науки, есть перспектива роста.
Как это делается на практике? Для предприимчивого человека здесь выход один – сотворить мощное математическое обмундирование для однажды уже защищенной идеи, и защитить ее как докторскую. Теперь уже это должно войти в учебники, а возможно, и в нормативные документы, ну, а там, уже всего один шажок до членства в АН. В общем, то, что я уже рассказал в разделе II.
Ну, и что еще очень важно понимать в этой истории, это то, что мне стало понятно, почему коллеги столь неприязненно относились к нашим, объективно блестящим результатам. Они просто боялись того, что полученные нами результаты войдут в противоречия с теми научными достижениями, за счет которых достигнуто их благополучие.
И еще один момент. Для того, чтобы студенты получили действительно высшее образование, читать им на старших курсах должны действующие ученые. Только действующий ученый, который имеет собственные разработки, может дать материал, что называется, с переднего края науки. Ведь самый свежий учебник отстает, как минимум, на 10 лет.
А что могут дать эти бедолаги, у которых за душой ничего нет? Ну, понятно, что читать они могут только по учебнику. Интересно, как обстоит дело на других подобных кафедрах, но в данном случае – учебник, по сути, один. И вот несколько преподавателей читают одновременно одним и тем же студентам несколько различных по названию курсов… по одному и тому же учебнику. Отношение студентов к этому, думаю, понятно…
Но если об этом узнал я, то, думаю, что и остальным преподавателям это тоже было известно. Когда я публично задал вопрос, как они могли довести преподавание до такого уровня, это кроме дополнительной ненависти ко мне, никакой другой реакции не вызвало.

Заключение

Все вышеизложенное – результат многолетнего общения с очень различными областями знаний. Все это время меня донимал один вопрос – как получилось, что я, человек со стороны для всех этих областей, смог увидеть то, что не увидели те, кто всю жизнь существовал в какой-то одной области, пройдя путь от студента до ученого высокого уровня?! Совсем недавно я это понял. Они видят, конечно, но сказать не могут. Потому что очень умело повязаны обманом.
Ученый, достигший высот в виде степени и звания, вынужден заботиться о воспитании достойных учеников, которые были бы его командой и не относились бы (по крайней мере, вслух) трезво к его научному багажу.
Вот, скажем, описанный выше автор расчета шахтной крепи. Его кафедра – самая большая в институте, и все ее сотрудники – в той или иной степени его ученики. Они все участвовали в развитии “математического” метода, позволяющего рассчитывать то, что не имеет никакого выхода на практику. Например, расчет напряженного состояния, который составляет ядро большей части всех диссертаций по горной тематике.
Задача этого ученого создать свою школу была выполнена блестяще. И все, кто причастен к этой школе, обречены на то, чтобы отдать жизнь наукообразию. Они выкинуты из науки. Не знаю, отдают ли они себе отчет в этом, но даже если и отдают, то никогда вслух этого не скажут.
Самое большое счастье для ученого, это когда у него что-то получается. После многих лет мучений, ошибок и полной безысходности получить положительный результат – выше счастья нет! Признание, деньги – к этому привыкаешь. А вот своя находка – это греет всю жизнь. И ради этого стоит жить!
А те люди, о которых я здесь писал, вызывают у меня глубокое сочувствие, потому что для них это счастье недостижимо.

Сейчас весь Мир находится в состоянии преодоления кризиса. Не всем удастся его пережить. Но так же, как и клопы, которые пережили все катаклизмы, кризис переживут все паразиты. Это разного рода наперсточники и “уч0ные”, представляющие науки-фантомы.